Я держала на руке маленькое гнездо с тремя овальными тонкоскорлупными яйцами, из которых был слышен легкий шепот и не громкий стук. "Скорлупки начнут скоро раскалываться, чтобы дать воздух маленьким существам без перьев с длинными перепончатыми лапами", – думала я.
Скорлупки заскрипели и распались на острую пыль, въевшуюся в глаза. В гнезде было пусто. Я замерла. Мои рот и уши залепила пыль, маленькие крупицы которой слегка вибрировали, они пели. Чуть-чуть подождав и, быть может от скуки, собравшись в одну небольшую массу, пыль скользнула по мне вниз, к земле, и исчезла в корне дерева. На этом месте вырастет паутина, и тысячи паучков будут царапать прохожих за ноги, вползать им в волосы.
Ничего больше не происходило. Через три дня начался дождь: капля упала в центр гнезда и осталась неподвижно существовать в тени большой ветки. Потом еще несколько капель неумело угнездились на той же ветке: на меня смотрели два белых, круглых глаза на маленькой голове мохнатого существа с длинными крыльями, перевешивающими его круглое тельце.
*
Весь день через мутное стекло я смотрела на клетку с птицами. Сквозь стекло шевелились маленькие зелено-желтые комки.
Птицы сидели в клетке лет шесть и уже казались неживыми. Как раз сейчас они досматривали последний сон перед пробуждением на позолоченной ветке с изящными маленькими листочками.
Время в клетке представляло вязкую форму существования, ни прошлого, ни будущего, с некоторым количеством углублений в кисельном мирке, вызванными внезапными, а от того не характерными, взмахами крыльев, означающими момент получения сиреневой полупрозрачной конфетки с бледной руки.
Отблеск конфетки в открывшемся клюве птицы и был тем настоящим, которое всегда царило в клетке, и которое было единственно верным временем для всех птиц. Птиц было трое.
*
У меня в комнате на подоконнике, когда была солнечная погода и, в общем, когда ей того хотелось, появлялась птица, закрывала глаза, выпускала коготки и засыпала до того момента, когда первая звездочка загоралась на темно-синем небе.
Ровно в эту же минуту возле дома вспыхивал фонарь, своим светом окутывающий перышки птицы в паутину из золотых нитей. Птице это не нравилось, она просыпалась с головной болью и в разгневанном состоянии духа, перебирала перышки и требовала одиннадцать зерен на белоснежном блюдце из тонкого хлопка.
Птица меня не любила и улетала, когда я открывала дверцу, чтобы разбудить ее от вечного сна.
Я считала, что спать нужно как можно меньше, что сон бесполезен, ведь мы и так спим полжизни, а тут еще эта птица! А птица говорила, что сон – это осколок счастья, ведь во сне она не спит, а летает над океаном и ловит клювом рыбу, которую я, если захочу, могу сварить и накормить птицу.
Вареной рыбе я была всегда рада.
Читайте также:
Это "птицы", которые из пелевинской "Любви к трем цукербринам"?
ОтветитьУдалитьнет, это мои)
Удалить